приставать к Лизе, прошелся по залу и заглянул в спальню.

«Металлическая полуторка! Сейчас это — тоже признак достатка в доме! Но, как мне кажется, вот та тахта… для продолжения — больше подходит, прогибаться не будет!».

В спальне же стоял неширокий платяной шкаф и что-то вроде трюмо. Одной из стен этой спаленки была стена кухонной печи.

«Как помнится — у моей бабули что-то вроде того было. Примерно такое же расположение комнат и печей!».

— Слушай! Мы с тобой наследили тут! — запоздало увидел он. Хотя… на улице — снег, грязи и в помине еще нет.

— Когда теплее станет, я подотру! — улыбнулась ему Лиза, — ты, пока я готовлю, хоть спой мне что-нибудь.

— А что, тут и гитара есть? — удивился Косов.

— Ну да… супруг у Лиды недурно играет и поет. Правда — все больше старые романсы.

Иван снова заглянул в оставшеюся темной спальню и приглядевшись, увидел на ковре, на стене, висящую гитару.

— Вей, бей, проруха-судьба,

Разбуди слов рябиновый слог,

Постучи в дверь, пораскинь снег,

По лесам вех, да по полям рек.

Пел он совсем негромко, чуть слышно, но с удовлетворением увидел, как распахнулись удивленно глаза Лизы, как замерла она с вилкой в руке, а потом, не глядя, присела на табурет.

— Кто-то не волен зажечь свет,

Кто-то не в силах сказать «нет»,

Радугой стелется судьба-змея,

Пожирает хвост, а в глазах — лед!

А в груди — страх, а в душе — тоска,

Больно ей, больно, да иначе — нельзя!

Да только…

— Вей, бей, проруха-судьба,

Разбуди слов рябиновый слог,

Постучи в дверь, пораскинь снег,

По лесам вех, да по полям рек.

Он старался не пялиться постоянно и откровенно в глаза Лизы, отводил взгляд, прищурившись смотрел на пламя печи, через неплотно прикрытую дверцу:

— Я так хочу притаится на твоем плече,

Рассказать слов, рассказать дум,

В карманах порыться и достать лед,

Охладить лоб, охладить лоб.

Тикают часики — «динь-дон»,

Да только стоп-звон,

Там, за седою горой.

Льется водица по траве век,

По тебе и по мне, да по нам с тобой.

Да только…

Когда он закончил петь и отставил гитару в сторону, Лиза поднялась с табурета, подошла к нему, и судорожно вдохнув, стала целовать. В губы, в щеки, покрывая все лицо своими горячими поцелуями. А он? А что он — железный что ли? Ответил ей со всей страстью и с пылом давно уже накопившегося к ней желания.

Но… Но продолжить начатое — не получилось. Уже и юбка поползла вверх, женщина дышала тяжело, и казалось бы — чуть постанывала… И тут явственно стал слышен запах подгоравшей пищи. Замер сначала Иван, потом — отстранившись от него, но еще с шалыми глазами, Лиза. Секунду она так постояла, глядя на него, но не видя…

— Батюшки! Яичница-то! — она кинулась к плите, отодвигая сковороду от открытого кружка плиты.

«Черт! Вот — хрен бы на ту яичницу! Но… «маемо, шо маемо!».

Она смущенно разглядывала, что получилось на сковороде, разочаровано поджимая губки.

— Лиза! Да брось ты расстраиваться! Ну хочешь — давай я съем ее, да и дело с концом!

— Ты будешь это есть? — она удивленно посмотрела на него.

Иван подошел к ней и заглянул через плечо:

— Ну а что? Не сильно-то она и подгорела! Вполне себе еда. Ты не представляешь, что мне приходилось есть в жизни. Давай, ставь ее на стол!

— Погоди! Давай я еще хоть сала нарежу. Вот же — хозяюшка, да!

— Не кори себя! Я даже думаю — да гори она огнем, эта яичница! От такого… отвлекла!

Лиза засмеялась, нарезая хлеб и соленое сало. Иван достал из внутреннего кармана пальто свою «заветную» фляжку и плитку шоколада.

— Вот! Не пьянки ради — аппетита для! Будешь граммульку?

Лиза с сомнением посмотрела на емкость:

— Ну если только совсем — граммулечку! Да и чем тут закусывать? Разве что — шоколадом?

— А вот ошибаешься ты! Сало — это такой продукт, который ко всему подходит!

— Закусывать коньяк салом? Дикость какая! — она смотрела, как наливает янтарную жидкость в поданные ею рюмки.

Косов, не подавая вида, уминал со сковороды подгоревшую яичницу. Коньяк пролился внутрь жидким теплом. Лиза выпила свою рюмочку чуть поморщившись, и сейчас с улыбкой смотрела, как ужинает.

— Хороший муж из тебя когда-нибудь получится — не привередливый! Ешь, что на стол поставят!

Он угукнул, кивнул ей на фляжку — «по второй?». Женщина подумала и кивнула, улыбаясь.

— Ты же подпоить меня хочешь, не так ли? Нетрезва, податлива…

— Странно… я полагал, что ты и без этого… ну… серьезно настроена!

— На что настроена? — приподняв бровь, она посмотрела на него.

— На что… на что…, - и он замолчал.

— А вот скажи мне… Эта песня. Она… странная какая-то. И на твои песни она ничуть не похожа — совершенно другая! — перевела тему разговора Лиза.

Как не хотелось ему сказать, что он разносторонне одарен, но что-то внутри его сопротивлялось этому.

— Так она и не моя! Это один… парень сочинил. Игорь Сукачев. Я его и не знал вовсе, просто услышал и как-то… запала в душу!

— Запала в душу… Да, такая может запасть! Только вот ты сказал — парень! А мне показалось, что такую песню мог бы сочинить много переживший человек, уже не молодой! Тоской какой-то… внутренней от нее повеяло. И пел ты ее… тоже как не молодой парень!

— Лизонька! Ты полагаешь, что можешь себе полностью представить, через какие жизненные перипетии проходят люди? Я бы не был так уверен! Мало ли что пришлось пережить человеку?

— Да… согласна.

Они попили и чая, согревшегося на плите. На кухне стало совсем тепло от печи.

— Подожди, я сейчас полы подотру, где мы натоптать успели.

Она подхватила какое-то ведро, тряпку и прошла в зал. Иван прошел туда следом. Лиза, низко наклонившись, протирала пол. Повернувшись к нему, сказала:

— Здесь «контрамарка» дольше будет топиться, нужно еще немного подождать, а потом можно будет закрутить дверку.

«Э, нет! «На такое я пойтить не могу!». Это что же, она… передумала? Или я не так себя повел?».

— Ты, радость моя, не права! Тут не только нужно будет ждать, чтобы дверку «контрамарки» закрутить, но и ждать, пока на кухне печь полностью протопиться, а уж потом — закрывать вьюшку. Иначе — или выдует все, если вьюшку не закроем; либо Тихон Иваныч от угарного газа угорит!

— Ну что ты!? Что ты! Как можно? Тогда, конечно, ждать будем! — в